Такой структуры, как советская Академия наук (АН), ни в одной несоциалистической стране не было и нет. Да и в соцстранах АН были созданы по образу и подобию советской. Академии есть во многих странах, и порой не одна, но там они вроде «a club» – сообщества по интересам.
В СССР Академия была своеобразным министерством по науке. Правда, не вся наука страны находилась в ее ведении. Существовал Госкомитет по науке и технике при Совмине, курировавший отраслевые науки при министерствах, которые, однако, были весьма независимыми. В его подчинении находилась и вузовская наука, которая организационно была подотчетна Научно-техническому совету Минвуза СССР. Но вузовская наука не была отраслевой и охватывала все научные исследования, проводившиеся в университетах и учебных институтах. По широте тематики вузовская наука была сопоставима с академической. Таким образом, по своей структуре, подчинению и финансированию наука в СССР была весьма многообразной, что позволяло решать разноплановые задачи. Однако вся наука была государственной, и все координировал Отдел науки ЦК.
Если судить формально, по вывескам, АН как бы занималась фундаментальной наукой, но за вывесками сплошь и рядом скрывалась «оборонка». В то же время, исследовательские центры в Дубне и Протвино находились не в ведении Академии, а фундаментальная наука развивалась также в вузах.
Конечно, АН СССР не была обычным министерством. Формально это была самостоятельная структура, не подчиненная Совмину и проходившая отдельной строкой в государственном плане. Она была наследником дореволюционной Российской академии наук, которая пережила Революцию как чисто корпоративная организация ученых и была использована большевиками как уже готовая структура для воссоздания в стране науки. Однако параллельно организация науки проводилась и по линии ВСНХ, в ведении которого находился, например, Ленинградский физтех. От дореволюционных времен АН СССР унаследовала некоторые формальные вольности, в частности коллегиальность, выборность, которые, конечно, тщательно контролировалась.
Власти всегда было непросто иметь дело с учеными. Властная вертикаль, по принципу «я начальник – ты дурак», в науке не выстраивалась. Конечно, неугодного ученого можно было административно прижать, арестовать, а то и расстрелять, и тут не церемонились. Однако чтобы расправиться с ним не как с обычным гражданином, а именно как с ученым, надо было привлекать других ученых – приходилось возиться. Поэтому отечественную науку нанизали на другую вертикаль – «академическую», по адаптированному принципу «я академик – ты дурак».
Правда, в Академии всегда таилась какая-то фронда. Дело было в том, что академик себя уважал. Вот «средний» профессор себя не уважал, и его не уважали. «Средних» профессоров было как мусора. А «среднего» академика не было. Академик – это штучный товар, и он собой гордился, причем не только в сфере науки. Условия жизни у академиков были едва ли не на уровне зам. министров.
Хотя само по себе количество академиков и членкоров союзной Академии наук было не очень велико, все они совмещали по несколько постов и были везде: не только в академической, но и в вузовской, и в отраслевых науках. Они заведовали кафедрами и лабораториями, возглавляли институты и научные центры, входили во всевозможные советы, комиссии и редколлегии. Если он – академик совсем в другой области науки, ты все равно – дурак. Особость распространялась и на научное окружение академика, да и на все, что имело прилагательное «академический». Академический снобизм – это было самое невинное. Хуже, если на том или ином научном направлении заводился академик. Все, кто с ним научно расходились, превращались в маргиналов – вовсе не обязательно по его персональной воле, а просто автоматически – с точки зрения научного сообщества. Порой, таким образом монополизировались целые области науки.
Например, в 60 – 70-х годах в теоретической физике было две монополии: школа Л.Д. Ландау и школа Н.Н. Боголюбова. Впрочем, то, чем занимались «люди Ландау», уже нельзя было в эти годы считать теоретической физикой, но сами себя они продолжали называть теоретиками. Н.Н. Боголюбов начал подниматься в 50-е годы, вернувшись из «Арзамаса-16» и став академиком. Он возглавил теоротдел в ОИЯИ в Дубне, отдел теоретической физики в «стекловке» (МИАН) и кафедру теоретической физики на физфаке МГУ. Вероятно, его продвигал отдел науки ЦК как противовес набравшему тогда непомерный вес Ландау. Боголюбов – математический физик и математик, и «людям Ландау» он был «не по зубам». Особенно он «вошел в силу» в 60-е годы: академик-секретарь отделения математики АН СССР (с 1963 г.), директор ОИЯИ в Дубне (с 1965 г.), директор Института теоретической физики АН Украины (с 1965 г.), с сохранением прежних должностей в МИАНе и университете. Школа Боголюбова полностью монополизировала исследования в области квантовой теории поля. В частности, большие надежды возлагались на изучение аналитических свойств амплитуды рассеяния и дисперсионные соотношения. Несомненно, все это были передовые для того времени работы. Однако монополизм этой школы привел к тому, что наши теоретики поначалу «прозевали» калибровочную теорию, ставшую магистральным направлением теории поля и элементарных частиц, и много еще другого.
А вот теория гравитации не была монополизирована. На верховенство в ней претендовал В.А. Фок, но он был ученым-одиночкой, многолюдной школы не создал и в сфере гравитации занимался узкой тематикой – уравнениями движения. Еще из академиков в 60 – 70-е годы по теории гравитации активно работал Я.Б. Зельдович, кое-что делали И.М. Лифшиц, И.М. Халатников, В.Л. Гинзбург. Однако монополизм «академистов» был предотвращен превентивными организационными действиями Д.Д. Иваненко. В 1961 г., несмотря на противодействие Фока, Д.Д. Иваненко организовал 1-ю Советскую гравитационную конференцию и инициировал создание в 1962 г. Советской гравитационной комиссии при НТС Минвуза СССР. В нее вошли как «вузовцы», так и «академисты».
Конечно, теоретику для работы много не надо, и он волен заниматься, чем пожелает, несмотря на любой монополизм. Однако возникала проблема с публикациями. В СССР было пять ведущих журналов по теоретической физике: УФН, ДАН, ЖЭТФ и «Письма ЖЭТФ», «Ядерная физика» и ТМФ. Все они контролировались той или иной академической группой, и к «неакадемическим» авторам в них относились с некоторым снобизмом. Не то чтобы эти журналы печатали только «своих», но «своих» они публиковали всегда. Соответственно, «свои» диктовали стиль журнала.
Выстраивание «академической вертикали» породило в советской науке жесткую организационную борьбу по принципу: «один против всех и все против одного». Под академиков создавали кафедры, лаборатории, институты, выделяли места. Поэтому ставки были велики и вопрос стоял ребром: «либо пан (академик или членкор), либо пропал». Неудачник становился маргиналом. Методы борьбы были самые грязные: интриги, доносы, хождения в ЦК, срыв командировок и публикаций, задержка диссертаций и т. д., хотя в те годы обходились уже без «политики», арестов и расстрелов. Выборы в Академию давно уже стали фарсом: все обделывалось заранее «междусобойчиком» и в ЦК.
Как же большие ученые и, вообще-то, интеллигентные люди опускались до всяких гадостей? Действовал профессиональный чекистский прием. Если некто мучился совестью, колеблясь сдать друга или родственника, чекисты его убеждали, что, наоборот, это друг (родственник) его предал, изменив родине, связавшись с врагами. Эта психологическая «подстава» действовала почти безотказно. Так и большой ученый вроде бы не подлость делает, но ради науки и отечества старается.
В иерархической системе, каковой стала советская наука, успех одного – это всегда неудача других. Такой системе талант опасен. Он нужен, только если работает на команду, на шефа, пока он – исполнитель. И подняться наверх ему не дадут, покуда там место не освободится, буквально по мере вымирания. Потому что в советской науке «кто не академик, тот дурак или маргинал».
Ощущал ли я все это на себе? Нет, я изначально, придя к Иваненко, был именно ученым-маргиналом. Хотел ли я стать академиком? Не успел захотеть. Сначала 20 лет я был «молодым ученым», а потом, в 90-е, вышел на волю мировой науки, где все эти «тату» не имеют значения. Там всё просто: результаты – на стол, публикации – на стол, тогда «сочтемся славою». Что мне Академия?
Ссылка:
Г.А. Сарданашвили, Я - ученый. Заметки теорфизика (УРСС, 2010)
No comments:
Post a Comment